Никто толком так и не понял, каким ветром его занесло на землю, тонкого, с детской улыбкой и абсолютно всё ведающим взглядом — кажется, так было с детства. Где его Антея? Какой животворный источник искал он на земле, этот Звездный Принц? А путь был огромный, и кем только ни приходилось ему стать в этом странном мире: и Герцогом с кучей поданных, и Пьеро, и инопланетным существом Зигги Стардастом, и Королем Гоблинов, и Ди-джеем с единственной страстью — танцевать, и Астронавтом Майором Томом, и… список почти бесконечен. Актер, он мог сыграть кого угодно.
И он был — собой. И вернулся — к себе.
Проводив Майора Тома в семидесятый год жизни на Земле, однажды мы вдруг потеряли сигнал связи. Как это? Что? Что случилось? Ты слышишь нас, майор Том? Ты слышишь нас? Прием. Прием. Прием.
И вспышка света. И тишина.
Мальчик с тысячей лиц
Первая жена Дэвида — Анджела Боуи — вспоминала, что крайнюю чувствительность и ранимость Дэвид с юности привык скрывать за внешней холодностью, которую так легко было принять за равнодушие. Ледяной мальчик. Всё меняла улыбка, выдававшая готовность дарить тепло и любить, и волшебная музыка, рождавшаяся под его пальцами — неважно, какой именно инструмент стал ее источником. Просто — происходило чудо. Преображение.
Знаете ли, есть чудесная, счастливая страна, где позволено жить только детям. Туда нельзя взрослым, убирайтесь подобру-поздорову. Не потому ли Дэвид Джонс — позже Боуи — выбрал маску, чтобы скрыть эту страну внутри, свою родину, свое убежище — свою Антею? Пантомима, изучение этого странного и невероятно прекрасного искусства, штудирование мастерства японских актеров кабуки, мастерское владение всеми видами грима — гениальное умение прятать себя. Здравствуй, Томас Ньютон, «человек, упавший на Землю», инопланетянин в человеческом обличии — да и кто лучше Дэвида подошел бы на эту роль — теперь и представить невозможно:
Ньютон не был человеком, хотя очень походил на людей. В нём было шесть с половиной футов роста ― встречались люди и повыше. … Тело ― невероятно стройное, черты лица ― изящные, пальцы ― длинные, тонкие, а кожа ― почти прозрачная, безволосая. В лице его проглядывало что-то эльфийское, в больших глазах светился живой ум, а кончики белых вьющихся волос ложились на уши. Он казался очень молодым».
(Уолтер Тэвис «Человек, который упал на Землю»)
Первая пластинка Бо оказалась именно юношеской: застенчивой, очень светлой, во многом «битловской» — да и неудивительно — на дворе стоял 1967-й год. Но и «ребенком цветов» он не стал: для хиппи Боуи оказался чересчур рационален, интеллектуален и… не от мира сего? Случайно ли двумя годами позже родится его легендарный персонаж — майор Том, исчезнувший в космической неизвестности, ни жив ни мертв подобно, уж простите, шрёдингеровскому коту? Этот образ на протяжении нескольких лет не даст покоя своему автору, да и сама космическая тема останется с Боуи до самых последних его музыкальных и лирических шедевров: от Space Oddity до Blackstar.
А что, могло быть иначе?
Не от мира сего
В 1970 году британец Дэвид потрясает мир по обе стороны света: на обложке его пластинки The Man Who Sold The World и на изысканной фотосессии к альбому появляется изящная тоненькая мужская фигура в шелковом дамском платье — в окружении аристократического интерьера. Эпатаж? Извращение? Трансве… Помилуй Бог — эти странные слова могут относиться к кому угодно, но не к Боуи: как-то с самого начала казалась естественной его нечеловеческая андрогинность, ему можно было простить и подведенные глаза, и необычайно длинные пальцы, и дамскую одежду. В том же году Дэвид стал отцом — самым странным отцом на свете — потому что если вы взглянете на фотографии того времени, становится абсолютно непонятно, кто же из этих двоих больший ребенок.
Ведь понимаете, есть же счастливая страна — но там позволено жить только детям. Вас туда не пустят… если только не получится добраться до его сердца.
Вспышкой на музыкальном небосводе стал и вправду «звездный» альбом Hunky Dory — и не случайно его открывает хит Боуи Changes: в жизни музыканта и правда наступили огромные перемены, переломный момент. Это в том числе и его первая встреча с американской сценой, с «Фабрикой» экстравагантного Энди Уорхола, музыкальным андеграундом Штатов и первыми его величинами. Боуи становится притчей во языцех, загадкой, легендой.
Космический Мессия новой эры
В 1972 году мир слышит Life on Mars и видит Дэвида по телевидению в виде странного существа с огненно-рыжими волосами, бледными лицом и ярким гримом. Так родился Зигги Стардаст — и был прекрасен перед Богом. Зигги стал почти Мессией — посланником перед Апокалипсисом — юным пророком, рыдающим о том, что Земле осталось жить всего пять лет (Five Years); пришельцем, которого услышать и понять, смогут только дети (Starman); потрясающим ангелом Зигги, несущим космическую музыку — в окружении марсианских пауков; «рок-н-ролльной» сучкой и электрическим любовником (Moonage Daydream); утешением и братом для всех потерянных и одиноких (Rock-n-roll Suicide).
Если бы не было Иисуса Христа, Христом бы стал Зигги Стардаст — но столетиями позже.
Но если маску не снимать, она неизбежно прирастает. Так и Дэвид с ужасом заметил, что Зигги стал жить вместо него самого. И было принято решение убить Зигги. Если угодно — «распять».
Вспышка света — и вновь преображение.
На этот раз перед нами не менее странный персонаж — вызывающе сексуальный, шокирующий, «молния», упавшая на Землю — помните знаменитый образ с алой молнией через все лицо? Мудрый Алладин — знающий древние тайны мира и ставший символом эпохи. Прекраснейшая звезда и объект желания женщин и мужчин в равной степени. Рок-стар и сломленный актер. Апокалиптическая фигура. Может быть, Люцифер.
И это тоже неудивительно. Середина семидесятых — страшное для Боуи время, темное, период увлечения всякими оккультными штуками и суевериями. Период кокаина, алкоголя и прочих веществ, разбивающих и без того хрупкую психику Дэвида к чертовой (именно так) матери. И свет пришел в мир — но мир его не познал и поэтому решил уничтожить.
Мертвая петля
Режиссер Николас Роуг посмотрел на это тоненькое, до смерти напуганное, внутренне чистое, но сломленное существо с инопланетной внешностью — и сказал: «Берем».
А Дэвид прочитал книгу Уолтера Тэвиса, просмотрел сценарий — и понял, что играть придется себя. И только себя.
«Что он делает здесь, на другой планете ― третьей от Солнца, бесконечно далёкой от его дома?»
Что он делает… отчаявшись вернуться, он пишет удивительную музыку вселенского масштаба — в надежде, что там — там — на далекой родине его услышат. А здесь, здесь, на этой странной Земле — смогли ли услышать?..
Так появляется трилогия Station To Station – Low – Heroes.
Правда, последняя пластинка сильно выделяется: это уже, так называемый, «берлинский» период Дэвида Боуи — когда звезда уже мирового класса бросает все-эти-ваши-америки, хватает в охапку Игги Попа (такого же сумасшедшего ребенка, но безо всяких масок) и улетает в готическую Германию, откуда возвращается изысканным тощим герцогом… и ломается окончательно. «Пепел к пеплу, кайф к кайфу, мы все знаем, что майор Том — наркоман», «Мне нужен топор, чтобы разбить этот лед прямо сейчас…», «Мама говорила: чтобы все было как у людей, никогда не связывайся с майором Томом».
Боуи возвращается к образу пантомимы — двоякому: не то Арлекин, не то все же Пьеро — странное создание. Всех своих чудовищ Бо выпустил на жутковатой пластинке Scary Monsters. Первый шаг к тому, чтобы разбить лед.
Главное преображение и возвращение домой
Восьмидесятые годы снова становятся переломным моментом в жизни Боуи — но уже в лучшую сторону. Образы меняются один за другим: белокурый Ди-Джей, Натан Адлер и его дневники (возвращается страсть к Германии военного времени), легкий намек на Зигги в девяностых (Earhling)… Появляется Главная Женщина, изменившая его жизнь и избавившая от огромной толики кошмаров — прекрасная и солнечная Иман — красавица и душа-девица. Рождается одна из самых счастливых семей на свете — без глянца, без сахарного мармелада в гламурной обертке.
И происходит еще одно чудо. Еще одно преображение. Дэвид Боуи возвращается к самому себе. Маски уже не нужны. В одной из композиций альбома Heathen Дэвид говорит: «Все изменилось. И ничего не менялось. Но все изменилось».
Кажется, Томас Ньютон окончательно стал человеком — в лучшем понимании этого слова — не изменив ни единой нотой самому себе и выйдя из собственного ада несломленным — да что там несломленным: такую силу духа еще поискать. Не выдерживает сердце — мы воскресаем и пишем The Next Day. Ведь да, да, будет следующий день. И звезды никогда не спят, они всегда настороже, они нас встречают — опять звезды, найти бы среди них — ту самую…
Остается недолго — мы молчим и работаем, выкручивая уровень тепла и света до предела. Вы видели последние фотографии Иман — сияющие? Вы знаете, чего стоит — сиять, когда любимому человеку тяжело? Вы знаете, чего стоит — быть «черной звездой» и оставаться прекрасной, когда человек твоей жизни погибает у тебя на глазах?
Когда он записывает пластинку-завещание. И снимает «Лазаря» — случайность ли?
И почему не удивляет то, что Дэвид Боуи, урожденный Джоунс, отошел в мире и тишине почти сразу после 69-го дня рождения? Не потому ли, что… наконец вернулся домой?
На Антею. Которую только сейчас смог увидеть в этом бесконечном черном небе.
«Ты посмотришь ночью на небо, а ведь там будет такая звезда, где я живу, где я смеюсь, — и ты услышишь, что все звезды смеются. У тебя будут звезды, которые умеют смеяться! И когда ты утешишься (в конце концов всегда утешаешься), ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнешь окно, и тебе будет приятно… И твои друзья станут удивляться, что ты смеешься, глядя на небо. А ты им скажешь: «Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звезды!»
«Мое тело — очень тяжелое, мне его не унести…»
(Экзюпери «Маленький Принц»)
Счастливого пути, мистер Боуи.
Счастливого пути, Рыжий Волшебник.
Никаких «скорбим». Никаких «как жаль».
Нет. С возвращением.
(с) Катерина Ремина — для Music HQ, 12 января 2016 года.
